Последнее приключение Аввакума Захова - Страница 41

Да будет благословен огонек спички!

Как я уже отмечал, окно дамской туалетной на четвертом этаже было оставлено открытым, оттуда-то и сквозило так сильно. Исследования же установили две вещи. Во-первых, следы резиновых перчаток лаборантки на третьей и четвертой планке металлической решетки открытого окна. Во-вторых, наличие на оконной раме (между третьей и четвертой планками решетки) двух крохотных волоконцев от белого нейлонового шнура.

Не требовалось бог весть какой догадливости, чтобы прийти к выводу, что склянка с вирусами была спущена при помощи нейлонового шнура к подножию наружной стены, где ее взял специально ждавший там человек.

В кармане пальто Марины лежали резиновые лаборантские перчатки. Я велел исследовать пыль, прилипшую к ним. Она была идентична пыли, налипшей на нижней планке оконной рамы. В спешке эта злосчастная женщина не успела выбросить перчатки — или же просто забыла о них. Когда человек находится в состоянии нервного напряжения и волнуется, о чем только он не забудет!

Итак, подменил и похитил склянку с вирусами один и тот же человек — Марина Спасова. Из здания склянка ускользнула с помощью нейлонового шнура: ее опустили вниз через зарешеченное окно дамской туалетной.

Теперь надо было установить: а) мотивы; б) человека, который принял спущенную вниз склянку; в) человека, который убил Марину; г) надо было обнаружить саму склянку, если только она еще существовала.

Я купил колбасу, хлеб, масло и направился на улицу Настурции. Приближалось время обеда. В моем распоряжении было еще одиннадцать часов. Четыре вопроса и одиннадцать часов.

Дождь все еще лил.

От Баласчева я узнал много интересного. Он связался с Парижем и получил оттуда такие сведения о Петре Праматарове, которым, как говорится, цены нет!

Итак, Марко Марков и Петр Праматаров были друзьями-одноклассниками, еще учась в Первой софийской гимназии. Затем оба отлично выдержали конкурсные экзамены в Медицинскую академию и были направлены Красным Крестом изучать в Париже медицину и бактериологию. Завершив университетский курс обучения, оба проходили специализацию в Пастеровском институте. Там их застала вторая мировая война.

В Париже Марко Марков дружил с прогрессивной молодежью, проявлял себя активным антифашистом, а Петр Праматаров стоял «в стороне от политики». Когда вспыхнула война и немцы вторглись во Францию, Марко Марков вступил в парижскую организацию Сопротивления, а беспартийный и якобы аполитичный Петр Праматаров стал тайно сотрудничать с нацистами. Его предательским действиям обязана своим провалом одна из боевых групп в Сорбонне. Сразу после войны он не понес наказания, потому что преступление его не было доказано: единственный свидетель предательства Праматарова — его соотечественник Марко Марков — работал в то время в Алжире.

Пока Марко Марков находился в Алжире, одна из машинисток Болгарской дипломатической миссии — Сильвия Рашева — вступила в интимную связь с Петром Праматаровым, но когда Марко Марков сообщил французским властям о предательстве Праматарова, она его оставила и вернулась в Болгарию. Праматаров за сотрудничество с нацистами был приговорен к семи годам тюремного заключения.

В Болгарию Сильвия Рашева приехала с маленькой девочкой, которую зарегистрировала как «найденыша», кем-то брошенного на Лионском вокзале. По всему было видно, что в поздний период своей беременности Сильвия была в отпуске и находилась вне Парижа, поэтому в миссии никому не было известно ни о том, что онa стала матерью, ни о девочке. Таким образом, имя Марины осталось навсегда ничем не связанным с опозоренным именем ее отца. Сильвия вышла замуж, супруг ее удочерил «найденную» девочку, и Марина стала для всех Мариной Наумовой Спасовой. Мать ее преподавала французский язык в одной из софийских гимназий.

Марина закончила химический факультет Софийского университета и два года назад поступила в Лабораторию вирусологических исследований. Кадровики считали ее личное дело безупречным. В студенческие годы она была членом комсомола, ответственные сотрудники лаборатории готовили ее к приему в партию.

Марина трижды выезжала за границу — один раз с матерью во Францию и два раза с экскурсионными группами в Италию и Швейцарию. С матерью во Францию она ездила сразу же после окончания гимназии, в Риме была три года назад, а в Женеве — год назад.

Я попросил Баласчева снова срочно связаться с Парижем и получить дополнительные данные о Петре Праматарове: где он в настоящее время работает и совпадают ли по срокам его поездки в Италию и Швейцарию с экскурсиями Марины в Рим и Женеву. Оказалось, что его путешествия в Италию и Швейцарию по времени полностью совпадают с экскурсиями Марины. В настоящее время Петр Праматаров был заместителем директора торговой конторы, занимавшейся импортом химических препаратов. Контора эта была филиалом американской фирмы из Детройта.

Таковы были данные.

Но за сухими и краткими радиосправками стояли, как, впрочем, всегда, человеческие судьбы, чувства и драмы. Вот так и мечты легкомысленной машинистки Сильвии — мечты стать парижской «гранд-дамой» — были разрушены «политикой». Она не мечтала, мне кажет ся, о Лувре, но находящийся по соседству с Лувром бульвар Риволи определенно кружил ей голову. «Венера» и «Джоконда» производили на нее не бог весть какое впечатление, но сверкающие витрины магазинов на бульваре Риволи сияли ей во снах, как волшебные миры.

Я видел снимки молодого Праматарова — невзрачный, плешивый, только глаза живые, все учитывающие, словно счетная машинка. Видел я и фото молодой Сильвии — роскошная женщина с соблазнительно чувственным ртом и большими блестящими глазами. Вот он — этот союз между неказистым мужчиной и красивой женщиной, озаренный сверканием витрин бульвара Риволи! Рукоплещите, господа!